Я вёл обычную школьную жизнь, и в 10-м классе моя учительница отвела меня в театральный кружок Дворца пионеров. После этого я решил поступать в Иркутское театральное училище, поступил, закончил его. С тех пор работаю в театре.
Как в семье относились к театральным увлечениям?
Нормально относились. Моя семья совершенно не театральная, далекая от искусства: мама работала в торговле, её уже нет в живых, а папа – преподаватель в колледже, врач-массажист. Семья восприняла театральное увлечение с пониманием. Наверное, им было приятно, что я занялся чем-то творческим.
Ваш кинематографический дебют - картина "Эйфория" - получила не только признание европейских экспертов, но и "Малого золотого льва" в Венеции. Ожидали подобной реакции Запада?
В "Эйфории" показана красивая картинка, старые русские пейзажи. Возможно, этим можно объяснить успех фильма у зарубежных партнеров. Но фильм был принят неоднозначно, наравне с похвалами было очень много критики. Конечно, для создателей фильма фестиваль в Венеции был очень важным, ведь это один из самых престижных кинофестивалей мира. Кроме того, это положительно повлияло на продвижение фильма, сыграло большую роль в донесении картины до зрителя, ведь у продюсеров "Эйфории" не было средств, чтобы заниматься рекламой фильма. А здесь - внимание к картине, бесплатная пресса, бесплатное телевидение.
В одном из интервью Вы сказали, что не любите ходить в театры и считаете, что прогрессивным людям спектакли посещать не стоит. С чем это связано?
Сейчас я бы вряд ли сказал так категорично, не хочется советовать людям, что делать. Сам я в театр хожу очень редко, потому что не понимаю его смысла. Я не понимаю, когда люди что-то играют, изображают чужую жизнь. Я люблю прямое высказывание. Например, мне очень близко творчество Евгения Гришковца, люблю документальные проекты и диалог. Мне как зрителю, а не как режиссёру, интересно видеть того, кто со мной говорит. Подобных проектов очень мало. Я бы очень хотел ходить в театр, но, к сожалению, не вижу смысла. Я никого не осуждаю, просто мне по душе нечто другое.
Как стоит менять политику театров, чтобы "зацепить" современного зрителя?
Во-первых, все ждут какого-то закона о театре, который до сих пор не принят. Во-вторых, конечно, нужно больше доверять молодежи, больше отдавать им театры. Например, в этом направлении движется Кирилл Серебренников, пытается внедрить что-то новое. Я живу в Польше, работаю в польских театрах, и мне неоднократно предлагали стать директором одного из них. Каждый раз, когда мне делают подобное предложение, я смотрю, как устроен этот театр. И каждый раз отказываюсь, потому что система там очень похожа на русскую. Очень трудно что-либо сделать в рамках репертуарного театра, где практически невозможно уволить актёра, невозможно бюджет переделать. Сейчас, например, Миндаугас Карбаускас "взял" театр им. Маяковского, и первые полгода испытывал весомые трудности. Сейчас, кажется, все налаживается. Мы все ему желаем большой удачи, я готов оказать ему любую помощь - даже могу прийти и помыть пол. Но до тех пор, пока сама организация театра не изменится, Карбаускасу трудно будет что-то сделать. В Польше происходит то же самое. Но там есть один плюс, которого у нас пока нет: там, как только человек поставил хоть один успешный спектакль, ему сразу предлагают сделать что-то еще. Там нет консерватизма: в очень престижных театрах работает много молодежи, совершенно авангардные режиссёры, там нет табу на авангардное искусство. Я, например, буду ставить спектакль в "Старом театре" - это национальный театр в Кракове, где работают лучшие польские актеры. В труппе сейчас легенды театра работают с молодыми режиссёрами, и с охотой это делают. Такое перемешивание приносит пользу театральному процессу. А мы слишком консервативны.
Вас уж точно нельзя назвать консервативным: в Ваших текстах и молитвы могут быть с матом, и шутки с грустным концом. Как родилась идея не совсем комичного спектакля "Комедия" в театре "Практика"?
Это несмешные анекдоты, где в конце все ждут шутки, а она не наступает, и от этого люди смеются над чем-то другим. Мне кажется, что мы все время следим за сюжетом, следим за мыслью и никогда не замечаем, что стоит перед этим, перед мыслью, мы не видим то, что происходит сейчас. Мы очень увлечены чем-то вовне, и мы не замечаем чего-то самого важного. Когда ты вдруг открываешься на что-то непривычное, необычное, это как дзэн. Я не знаток дзэн-буддизма, но иногда читал про это. Знаю, что там есть стих, после прочтения которого тебе открывается совсем не то, что там написано. Также в дзэн-буддизме есть понятие "хлопок одной ладонью". Как сделать хлопок одной ладонью? Когда ученик начинает об этом думать, логика отказывает, и открывается какое-то другое чувство. И "Комедию" нужно воспринимать другой логикой. Там есть концепция, но этот спектакль все-таки о невидимом, мы смеёмся, над тем, чего нет. И в этом комедия.
Чем западный зритель отличается от российского?
Начнем с того, что отличаются общества, а зрители – это же часть общества. На Западе человек приходит в театр не для того, чтобы его развлекли, а для того, чтобы посмотреть на мир другого человека, и он готов к кому, что, может быть, будет скучно. А русский зритель потребляет, у него есть позиция: "Ты должен сейчас меня обязательно развлечь! Не дай Бог, мне будет скучно!". В Польше, например, я никогда не могу понять разницу между плохим и хорошим спектаклем. Я сделал спектакль, вижу, что он идёт сегодня очень плохо, а зрителю всё равно нравится, а когда он идёт хорошо, ему нравится точно так же. Из чего я делаю вывод, что зрителю всё равно! В России я сразу понимаю по настроению, что спектакль прошел плохо. У нас сегодня плохая критика в прессе ничего не прибавит и не убавит, никакая статья зрителя не "убьёт". А вот "сарафанное радио" в Москве сразу срабатывает! Я сам знаю: сыграл 4 спектакля плохо – сразу стало меньше зрителей, сыграл 4 очень хороших – сразу больше стало зрителей! Мне польским актёрам очень трудно было объяснить, почему они каждую секунду должны держать внимание зрителя. Актёр выходит и просто играет, он привык, что его и так воспринимают, даже если он играет скучно.
Вы упомянули польских актеров, а кого из отечественных актёров считаете наиболее перспективными?
Я не судья актёрам, я не знаю. Могу сказать про тех, с кем пришлось работать. Сейчас заканчиваю фильм по своей пьесе "Танец Дели". Мы ещё не заключили контракт с дистрибьютором, но релиз уже будет осенью. На съёмках я работал с Игорем Гординым, Ксенией Кутеповой, Ариной Маракулиной, с молодой актрисой Инной Сухарецкой, которая играет в моих спектаклях. Я был просто счастлив с ними сотрудничать. Мне очень нравятся выпускники курса Олега Львовича Кудряшова из ГИТИСа. Я с ними работаю, знаю их, мне кажется, что это замечательный мастер и замечательный курс.
То есть, российские актёры ничуть не уступают польским?
Конечно! Видите ли, в Польше говорят: "Русские актёры - выдающиеся, а наши польские актёры очень плохие!". Мы здесь говорим: "Какие польские актёры выдающиеся, и какие наши плохие!". Мы всегда всё наше ругаем, а чужое любим. Мы не замечаем того, что происходит у нас. И у нас, и в Польше есть отличные актёры.
Расскажите подробнее о новом полнометражном фильме?
Как я уже говорил, фильм называется "Танец Дели". Это моя пьеса, там всего 6 актёров, действие происходит в больнице. Это 7 фильмов, 7 новелл продолжительностью по 12 минут. Из этих семи фильмов складывается фильм о том, как мы сегодня должны взаимодействовать с окружающим нас миром, о том, как надо отпускать, принимать, понимать, как мы можем понять или не можем, можем принять или нет. В фильме есть мощно закрученный любовный сюжет. В этом фильме играют прекрасные актеры: Игорь Гордин, Ксения Кутепова, Инна Сухорецкая, Арина Маракулина, в главной роли Каролина Грушка, актриса из Польши. На мой взгляд, в фильме очень хорошие актёрские работы, мне это очень дорого. Не знаю, какая вышла режиссура, возможно, хромает, как всегда в моих фильмах.
Вы критично к себе относитесь.
У меня в кино с режиссурой всегда не все в порядке, я же не профессиональный кинорежиссер.
Как рождаются сюжеты для Ваших постановок?
Каждая пьеса – это небольшой отчет о проделанной работе души. По каждой пьесе можно судить о том, что сейчас происходит в моей жизни. Я просто фиксирую то, что происходит, я даже не чувствую себя автором своих пьес. Это как бы время пишет, а я просто слуга своего времени, я придаю ему форму в виде текста и слов. Я слуга этого пространства, я не думаю, что я какая-то самостоятельная фигура.
Какая из работ принесла Вам наибольшее удовлетворение?
На сегодняшний день больше всего мне нравится спектакль "Иллюзии": это первая в моей жизни собственная работа, которая нравится мне самому. Я не говорю "хороший" или "плохой" спектакль, я говорю о той атмосфере, которая складывается в зале, и те актёры, которые там играют, и то, как мы туда приходим перед спектаклем. Это первый спектакль, который я сделал с какой-то гармонией. До этого моя жизнь была не очень гармонична - я всё время с чем-то воевал, чему-то сопротивлялся. В какой-то момент меня потихоньку отпустило, я успокаиваюсь, становлюсь более цельным человеком. Спектакль "Иллюзии" сделан более гармонично, а если есть гармония на сцене, она передается и залу. Тогда мы все сидим в правильной атмосфере, это очень позитивно и целительно. Как будто я здоровья больше получаю.
А о создании какой работы Вы сожалеете?
Я сделал в своё время большую ошибку, написав пьесу "Июль". Эта пьеса не имеет право на существование, я думаю, что эта пьеса была ошибкой.
Иван, есть вещи, о которых нельзя писать?
Я бы сказал иначе: есть вещи, которые не должны происходить в спектакле. Нельзя, чтобы были тёмные энергии, чтобы зрительская душа подвергалась атаке тёмных сил. Но это не значит, что ты не можешь говорить об убийстве. Ты можешь говорить об убийстве, но при этом должен возникать катарсис – свет. Нужно, чтобы зритель ушёл не разрушенным, а наполненным светом. Всегда надо созидать! Нельзя ничего разрушать. Даже если ты пишешь пьесу разрушительного характера, она так должна соединиться в конце, чтобы зритель собрался в целое. Нельзя нести энергию насилия, энергию разврата, энергию сексуального разврата – ни в коем случае, есть духовная цензура. Ответственность за это очень большая, художник настолько сильно отвечает, что даже не догадывается об этом. Иначе вся его жизнь, жизнь его детей будет разрушена. Искусство – это очень опасно. Искусство – это же часть мира. Нет разделения между миром и искусством.
Как Вы считаете, сейчас мир движется к лучшему или деградирует?
Это очень глубокий вопрос. Я много лет занимаюсь интегральной философией Кена Уилбера. Я понимаю, что есть эволюция, есть эволюционное развитие, при этом духовный путь человека показывает, что мир всегда был такой, какой он есть, а индивидуально мир способен внутри себя самого решить, найти какой-то выход из этого мира. Из этого мира нужно выйти.
Как вы относитесь к тому, что сейчас происходит в стране? Может ли искусство быть аполитичным?
Искусство не должно быть аполитичным, оно является частью жизни, а в жизни есть политика. Вообще, этот спор: искусство – это политика или нет, он странный. Искусство – это и политика, и что-то еще. Мы же не можем отделить политику от нашей жизни, она тоже часть жизни. Плохо, когда она является главным в жизни. Я думаю, что наша страна находится сейчас у очень важного водораздела. Мне, моему поколению, хочется смены власти, хочется смены этого режима.
Я буду голосовать и поддерживать митинги, но я не буду говорить, что это спасение для России. Мы заслужили власть, которую имеем.
Я уверен, что на Болотную площадь вышли люди, выступающие не против фальсификации выборов, это только повод. Они даже не против Путина как такового, они против целой парадигмы. Но 100 тысяч человек и 150 миллионов – это неравнозначно. 150 миллионов населяют страну, а 100 тысяч вышли на площадь. Это не так много.
Когда Вы ожидаете смены парадигмы?
Я думаю, что парадигма сменится тогда, когда придет время ей смениться. Я буду голосовать и поддерживать митинги, но я не буду говорить, что это спасение для России. Мы заслужили власть, которую имеем. Она сдерживает эту ситуацию, она обеспечивает нам стабильность, она как может и что может, то и делает. Я не думаю, что стоит ругать власть, я думаю, что её стоит менять. Я за смену, но не за борьбу с властью. Я буду голосовать против Путина, но когда его выберут, я буду служить не Путину, но с уважением относиться к той власти, которая существует. Они находятся на своих рабочих местах, они работают. Лучше помогать, чем мешать.
А за кого, если не секрет, Вы будете голосовать?
Это большая проблема. Я не знаю, за кого мне голосовать. Я не хочу голосовать за ту власть, которая существует, но я не знаю, за кого голосовать.
Теперь давайте про любовь. Во всех фильмах, над которыми Вы работали в качестве режиссера, одну из главных ролей обязательно играет Ваша возлюбленная, вот и в новом проекте принимает участие Ваша супруга – Каролина Грушка. Брак - это обязательное условие попадания в картину Вырыпаева?
Я был женат несколько раз, и каждый раз моей женой была какая-то выдающаяся, прекрасная актриса. Наверное, это происходило потому, что вначале были взаимоотношения художников, потом людей. Потом люди не могли вместе, художники тоже расставались. Все эти актрисы были просто потрясающими. Что я могу сказать? Мне просто повезло!
Ещё Вам повезло с двумя чудесными детьми. Кем Вы видите их в будущем?
Да, у меня двое сыновей. Моему старшему сыну уже 17 лет. К сожалению, он хочет стать актёром, хотя, почему "к сожалению"? Я не знаю, насколько это серьёзно. Боюсь, что он просто больше ничего не видел в жизни, он с детства в театре. Его мама – тоже актриса, преподаватель речи в МХТ. Мой сын учится в театральной школе. По-моему, у него просто нет никакого выбора.
Моему старшему сыну уже 17 лет. К сожалению, он хочет стать актёром.
Мы уже проводили серьёзные беседы, даже дедушке звонили, предлагали попробовать какую-нибудь другую, более нормальную профессию. Профессия актёра для мальчика, конечно, это очень сложно. Не хочу обидеть наших прекрасных актёров, но профессия актёр для мужчины – это что-то странное. Нужно быть очень-очень великим актером, таким как Владас Багдонас (литовский актёр театра и кино, театральный педагог – прим. редакции). Даже средним актёром мужчине быть – это что-то непонятное.
У второго сына тоже проявляются актёрские наклонности?
Второй сын ходит в первый класс. Он очень образованный человек для своего возраста. Он очень много знает о динозаврах, рептилиях, занимается биологией. В биологии он знает больше меня, сам читает книжки. Может, он станет учёным? Было бы здорово.
Сейчас Вы курсируете между двумя городами – Москвой и Варшавой. Желание где-то осесть пока не появляется?
Понимаете, это проблема, которую мы создали с женой. С одной стороны, я рад этой проблеме, я рад возможности существовать в двух культурах, это очень интересно. А с другой стороны - я не могу без России, я очень хочу работать для русского зрителя, а получается всё наоборот. В Польше все время предлагают стать директором театра, а в России никто ничего не предлагает, здесь трудно найти работу, я здесь меньше нужен, чем там. Но мне больше нужна Россия, чем Польша.
За что Вы любите Москву? Если выдается свободный вечер в столице, где Вы обычно проводите время?
Мне сложно любить Москву, как и всем остальным гражданам, наверное. Здесь есть всё, за что полюбить нельзя – плохой климат, пробки… Во "внешней" Москве я не участвую, я практически не знаю, что такое "внешняя" Москва. Я практически нигде не бываю. Когда я только приехал, много времени провел во "внешней" Москве. После спектакля "Кислород" я везде поездил, потусовался, посмотрел, но меня это всё страшно напугало. Я понял, что в этом безумии очень легко потеряться и себя потерять. Поэтому сейчас "моя" Москва связана с людьми, с некоторыми моими близкими друзьями. А главное – со зрителями, которых я не знаю, но очень ими дорожу. Вот это мне очень дорого, я не хотел бы с этим расстаться.
Над чем Вы сейчас работаете?
Я сейчас буду ставить спектакль "Иллюзии" в "Старом театре" Кракова. Мне очень повезло, я буду работать с очень большими артистами, с легендами польского театра. Кроме того, я пишу очень много пьес для Германии. Очень хочу поставить спектакль в России в следующем сезоне.
Есть ли в Вашей жизни какие-то глобальные цели, которые намереваетесь осуществить, во что бы то ни стало?
Я чувствую себя плохим отцом, я бы очень хотел многое сделать для своих детей. Сейчас вынужден очень много работать, должен зарабатывать деньги, а когда было время заниматься детьми - не занимался. Моя работа, к сожалению, связана с постоянными переездами. Что мне необходимо – максимально позаботиться о своих детях, потому что мне самому вообще ничего не нужно. Так сложилось, что у меня всё есть, я ни в чем не нуждаюсь. А детям я хочу ещё чем-то помочь, но я не умею этого делать. Оказывается, быть отцом - большой труд, этому нужно учиться. Я слишком рано стал отцом, а сейчас учусь им быть в полной мере. Пока, к сожалению, не могу похвастаться успехами на этом поприще.
Фотограф: Андрей Башлыков