Предметный мир, с одной стороны, очень податлив фотографу – вещи дают редкую возможность продолженного технического эксперимента (главным образом работы со светом, регулирования светотеневых нюансов и т.д. – о чем говорит один из участников выставки Charles Grogg, комментируя свои ранние натюрморты с цветами), с другой стороны, фотографы инстинктивно пытаются преодолеть статичность, "статуарность" объектов, не удовлетворяясь простой фиксацией, а угадывая вибрации тайной, невидимой жизни, реабилитируя, на первый взгляд, самый банальный предмет (вроде посуды на фотографиях Ирины Полин или Michael Huey, хлеба в серии Вадима Гущина), избавляя его от "пересмотренности", "переиспользования" современным человеком, создавая неожиданные ситуации и контексты.
Так, например, фотографические натюрморты Paulette Tavormina, явно вдохновленные голландской живописью 17 века, тщательно составлены, на них скрупулезно проработан каждый элемент, каждая деталь композиции; при этом, она иронично обыгрывает увлеченность барокко аллегорией, отсылая не к общим категориям, а личным воспоминаниям (вроде инжира, который рос в семейном саду), так же ловко она обходится с популярным в барочной живописи приемом trompe l’oeil: овощи и фрукты буквально выпадают из условной рамы, усиливая нестабильность причудливых композиций, где лимоны, персики и т.д. висят на веревках, как будто украшая невидимый рыночный прилавок.
Обращенность в прошлое - в сл
Charles Grogg в серии "Reconstructions" похожим образом (за счет редкой техники печати на рисовой бумаге и коллажному принципу: очертания объектов собираются из отдельных фрагментов) обновляет наше восприятие предмета, сомневаясь в объективности привычного "готового", быстрого взгляда. Грогг замедляет и усложняет процесс смотрения, намеренно играя с ожидаемым, предзаданным; он вмешивается в двухмерность фотоизображения, добавляя как будто свидетельства странного, фантастического существования разной растительности – ниточки, швы, сцепляющие лепестки цветов, превращают привычное в уникальное, заставляют активизировать другую оптику.
Ирина Полин строит хрупкие, не прочнее карточного домика, башни из стекла и хрусталя разного времени; фужеры, стопки и бокалы, возвышаясь на столах в качестве декоративных конструкций, помещенные в стерильное, очищенное пространство, постепенно лишаются своей конкретности, утилитарности.
Точно так же, как в серии фотографий буфетов Michael Huey стопки посуды не перестают быть таковыми, но, данные в виде негативов, они как будто утрачивают материальные свойства, выбивая нас из привычного визуального равновесия.
Портреты вещей Вадима Гущина так же растворяют материальность, очевидность фактуры, объема и т.п. Его черно-белые "Хлеба", снятые близко, так что видны поры, суть знаки самих себя, маркеры собственного присутствия, выхолощенные контуры.
Схожие ощущения возникают при взгляде на фотоработы Алексея Киселева: хотя его "фуршетные репортажи" устроены совершенно иначе – еда и посуда ничем не притворяются, взгляд фотографа более быстрый и жадный, рука и глаз работают синхронно - но схваченные сбои (то идеальной симметрии разложенных продуктов, то абсурд сочетания конфет m&m’s, благовоний, инжира, и все это на фоне гобелена-бестиария) провоцируют и заостряют зрительское зрение, меняя модус восприятия, как будто открывая еще одно измерение.
