Когда я была маленькой, у меня тоже был Фейсбук. Мой внутренний Фейсбук: я лежала вечером в кровати и строчила-строчила-строчила в голове один пост за другим. Иногда я так увлекалась, что не спала до трех ночи! Я тогда не знала, что те истории, которые я рассказываю невидимым, но заинтересованным слушателям, будут называться «постами». Я тогда вообще не думала, что кто-нибудь на свете когда-нибудь узнает о том, что творится в моей голове.
Потом, через много лет блог стал для меня неким залогом бессмертия. Знаете, вот эту дилемму философов средних веков: если в пустыне упал камень, когда этого никто не видел, случилось ли это событие на самом деле? Грань между сознанием и небытием кажется мне настолько хрупкой и настолько ненадежной, что мне всегда нужен кто-нибудь еще для того, чтобы разделить со мной переживание. Если это произошло с тобой, но никто больше об этом не знает, то происходило ли это вообще?
Впрочем, я знаю о том, что существуют и люди с обратным неврозом: если рассказать о происходящем, то это обязательно украдут и испортят — вы наверняка слышали о том, что «счастье любит тишину». Ну, и я помню мамину присказку каждый раз, когда я рассказывала о каком-нибудь счастливом событии — новой взаимной любви или предложении хорошей работы. Мама говорила: «Только не рассказывай подружкам!» Я, конечно, не слушала и рассказывала, как можно не делиться с людьми радостью и кусочком счастья?
И сейчас я поступаю ровно так же: делюсь и хорошим, и плохим. Более всего для меня удивительны люди, которые строят «стратегии личных брендов» или посещают курсы, где их учат вести личные фейсбуки. Не копоративные, не для бизнеса, а для себя. Мне такое кажется насмешкой над идеей: ты пишешь тогда, когда не можешь не писать.
Вопрос допуска в личное пространство, как мне кажется, решается ровно так же, как и в реальной жизни. Я вообще не очень понимаю, как можно делить жизнь на «реальную» и «виртуальную». У меня есть подруги, которых я знаю больше десяти лет, с которыми пуд соли съели, море слез выплакали и делились самым сокровенным и заветным счастьем — хотя я никогда не видела их вживую. Мой муж пришел ко мне из Интернета, вся моя работа, мои друзья и увлечения. Даже наш с семьей переезд в другую страну был изначально инициирован приятельницей (тогда еще даже не подругой) из блога, которую я тоже никогда в глаза не видела.
В этом смысле у меня нет никаких границ, я не вижу разницы между подругой, которая живет в соседнем доме, и подругой на другом конце земного шара. Но зато я стараюсь быть максимально закрытой при обсуждении других людей. Точнее, я стараюсь вообще их не обсуждать. Последними каплями были два случая, за которые мне до сих пор очень стыдно. Случай первый: я сходила в один спортклуб недалеко от работы — и там произошла одна очень забавная ситуация. Я ее описала в своем блоге — и ни один самый строгий критик не смог бы обвинить меня в неэтичности. Имен и названия клуба там не было, ко всем своим героям я испытывала искреннюю симпатию, писала не ехидно, а тепло и иронично. В общем, это была очень милая и трогательная история… Пока не выяснилось, что ее прочитали сами герои — я это выяснила в тот момент, когда пришла в спортклуб и наткнулась на стену ледяного оскорбленного молчания. Потому что история о неких лирических героях — это одно дело. А о конкретных людях, как оказалось, совершенно другое.
Второй случай оказался еще более стыдным. В первом-то я хотя бы точно знала, что не хотела никого обидеть. Однажды в одном фитнес-сообществе обсуждали типы фигур и то, как спорт действует на женщин. Кто-то из сообщников закинул фотографию очень мускулистой девушки, судя по картинке, явно какой-то известной зарубежной культуристки. Я отреагировала чем-то вроде: «Мне такое кажется отвратительным, она совсем как мужик». А через месяц получила очень нежное, трогательное и деликатное письмо от незнакомки, она писала, что с детства читала мои статьи и восхищалась ими, что очень любит мой блог, что я ей всегда очень нравилась, что она очень долго собиралась с силами, чтобы перестать плакать и написать мне письмо. Зачем я так с ней? Она же тоже человек и девушка! Ей очень неприятно читать о том, что кто-то считает ее отвратительной». К письму она приложила несколько своих фотографий — и оказалось, что моя культуристка — совсем не зарубежная, а вполне себе российская, что вне соревнований она совсем юная, хорошенькая и нежная девочка с очень женственной фигурой. И, что самое главное, — она живой, настоящий человек. Который может прочитать о себе и заплакать.
С тех пор у меня как отрезало. Если я и говорю что-то даже отдаленно плохое про любого человека, то только осознанно и с желанием повторить то же самое ему прямо в лицо. Поэтому я говорю подобное крайне редко, практически никогда. Не делюсь такими мнениями даже под двадцатью замками — и потихоньку это внешнее начинает влиять на внутреннее. Оказывается, что я почти ни о ком и не думаю плохо. Ну, или у меня слишком хорошие антидепрессанты, позволяющие любить и принимать весь мир вокруг.
Поэтому я всегда за откровенность о себе. Это позволяет людям лучше понять друг друга — и полюбить, потому что сложно не полюбить того человека, которого ты так хорошо понимаешь. И при этом я против любой негативной откровенности о других — зачем этим другим знать о том, что вы о них думаете?
Единственное, в чем я не совсем уверена, это в том, насколько мы можем писать о своих детях? До какого времени они полностью принадлежат нам, а когда получают право на приватность? Для себя я решила так: в тот момент, когда ребенок сможет сказать «не пиши об этом», он получает право регулировать информацию о себе в Сети. А до этого — он часть мамы, и она имеет право рассказывать о нем в тех подробностях, в которых считает нужным.
Фотограф: свободные интернет-источники
Автор: Алина Фаркаш