Вера Полозкова. Крахмальная свежесть души

Вера Полозкова. Цифры и даты.

Вера пишет стихи с 5 лет, ведет блог с 16 лет,  выпустила несколько книг стихов, одна из которых уже переиздана, ушла с факультета журналистики МГУ за полгода до диплома, в феврале 2009 года стала лауреатом престижной премии "Неформат", на сочетание слов "полозкова стихи" Google выдает более 90 000 результатов.
Полозкова – молодой серьёзный поэт, стяжавший все атрибуты поп-звезды: интервью в журналах и на телевидении, выступления, собирающие полные залы преданных фанатов. Если бы выступала на стадионах, собирала бы стадионы. Вера постоянно говорит о себе во втором лице, в мужского роде. В своих стихах сетует на то, что она "большой измученный кит-касатка", при этом в Vero4ke нет никакого мужеподобия. Вера фатально опаздывает на наше с ней интервью в "Мариванне", и торжественно обещает, что больше так не будет никогда. Такое искреннее "никогда" - почётная привилегия юности. Вера являет собой неповторимое сочетание юности и удивительной зрелости, когда легко можно сморозить девичью глупость, а через минуту сказать что-нибудь, достойное Цицерона. В разговоре Вере не всегда удается проза, она то и дело срывается с бытовой речи на яркий, пестрящий нестандартными метафорами и сравнениями речитатив. Кажется, ещё чуть-чуть, и этот человек без усилия станет говорить с тобой только стихами, так же, как ест или дышит.

Вы часто даёте интервью?

Да, последнее время приходится отказываться.  Полгода я вообще не давала интервью. У меня была большая беседа с журналом "Blacksquare"  про мою жизнь, и я решила остановиться. Отказываюсь, если понимаю, что это убитые полтора часа времени. Или, если человек звонит 14 раз в день, чтобы передоговориться и напомнить, что нужна видеозапись. Последнее время так часто получается с телевидением, потому что люди, особенно на федеральных каналах, разучились коммуницировать по-человечески. Им кажется, что если тебе с телека позвонили, ты должен прыгать от счастья, в люстру вцепляться зубами. Они совершенно не понимают, что могут быть ни к селу, ни к городу, и что их вопросы морально устарели ещё до того, как были заданы. Они очень удивляются, когда я говорю, что коммуникация у нас не сложилась, и нет смысла дальше продолжать. "Как?! Мы же Первый канал!"

мой великий кардиотерапевт,
тот, кто ставил мне этот софт,
научи меня быть сильнее, чем лара крофт,
недоступней, чем астронавт,
не сдыхать после каждого интервью,
прямо тут же, при входе в лифт,
не читать про себя весь этот чудовищный
воз неправд.

Это истории, напрямую связанные с  событиями моей жизни.  Конечно, я никогда не была пожилым грузином в эмиграции, грустной вдовой, похоронившей любимого мужа.  Я просто знаю, что в целом человеческие эмоции  - это не так уж сильно разнящиеся вещи. Я как человек предельно эмоциональный оказывалась в таком неисчислимом множестве состояний, что я могу в принципе вести репортаж из любого места, не будучи там. Я могу рассказать, что чувствуют люди при тех или иных событиях. Просто потому что человеческое воображение всегда больше человеческого опыта. Человек может представить гораздо больше, чем может пережить. Это очень большое счастье…

кто вписал это все, пока ангел спал над своей тетрадкой?
боль будет чудовищной.
будет правильной.
будет краткой.
пока нас укладывают в пакеты, гляди украдкой,
и реви, и реви, реви над своей утраткой.
а потом возвращайся назад
к гостям.

Но это, может быть,  очень больно чувствовать так остро?

Это двойной подарок. Просто у тебя диапазон больше, вот и все. Конечно, есть люди, которым никогда не бывает так плохо. Но и никогда не бывает так хорошо.  У них одна октава из всей клавиатуры, а у меня пять. Это как отказаться от голоса – не берёшь две нижние октавы, зато берёшь все остальные – так не бывает. Либо у тебя сумасшедший диапазон, либо у тебя никакого. Я бы никогда не отказалась от этого, потому что это просто крутой инструментарий – у всех по три отвертки, а у тебя сорок. Чтобы знать пики, нужно знать провалы, самые донные, глубокие низы.

Поэтому получается, что ты в 20 лет знаешь то, что некоторые люди способны понять только к концу жизни…

Эта история не такая дико уникальная. Если ты берёшься писать вообще, то уж верно – писать не о себе. Кто ты такой? Что ты можешь знать?  Это всё было миллиарды раз уже. Но если ты берёшься писать, значит, ты так или иначе отличаешься большей восприимчивостью к  человеческому опыту – своему или чужому. Надо говорить исключительно точно или не говорить вообще.

Надо говорить исключительно точно или не говорить вообще.

Это очень тяжёлая тема. Время, вообще, нелинейная штука. Например, у меня недавно был месяц из 14 лет. У меня такого не было в 14 – ощущения дурацкого счастья, с глупостями, баловством и всем прочим. Мы живём, как будто кино снимается. Кино может сниматься с последней сцены, например. Актёры только встречаются после проб, а им сразу нужно сыграть сцену, будто они всю жизнь вместе прожили, и кто-то из них умирает один. В этом заключается смысл актёрской профессии. А в конце, когда они уже полгода на съёмочной площадке, куча всего произошла, может быть, у них был роман, и всё откипело уже, надо сыграть сцену, как они встречаются в парке в первый раз. Так и у меня ощущение, что я живу какими-то фрагментами, совершенно не связанными с возрастом. Например, лет в 13 во мне вселенской скорби было процентов на 70 больше. Все эти суицидальные игры, попытки эпитафий и прощаний, мне кажется, что я уже все свои околосмертные переживания так или иначе уже прошла. Это было страшно, тяжело, но это в прошлом. Сейчас у меня пора счастливого детства, по-моему. Наконец, свобода, можно делать всё, что угодно, ни перед кем ни отчитываться, не чувствовать вины за это.

К какому поколению ты себя причисляешь? С кем ты говоришь на одном языке?

Я говорю на одном языке с тридцатилетними, и всегда так было – все мои друзья, как правило, были старше меня лет на 8. Просто я поступила в институт в 15, а все на первом курсе были восемнадцатилетними. Это была большая разница на тот момент. Я сдала экстерном школьные экзамены и оказалась на факультете журналистики МГУ. Я прекрасно знаю  совершенно вменяемых и восемнадцатилетних и 77-летних людей, но в душе у меня никогда не было ощущения причисления себя к кому-то и возможности говорить от чьего-нибудь поколения. Это очень большая мера условности. Если я говорю от лица  поколения 24-летних, то к каким-нибудь жулебинским гопникам или красноярским браткам  24-летним это, конечно, не относится. Моё поколение – это люди, которым 27-28, которые уже приблизительно себе представляют, что они выбрали в этой жизни.

Какие люди тебе близки?

Нелинейные, безумные, с полным несоответствием этому миру, сумасшедшие хриплые рокеры с губными гармошками, дикие, тонкие, с тремя дырками в ухе, узкобедрые, тощие режиссёры клипов,  громкие девочки с огненными волосами, которые за столом пытаются уделать тебя тем, что произносят в четыре раза больше шуток, чем ты.  Люди с острой, совершенно неподдельной, ярко выраженной неординарностью. Сейчас у меня уже коммуникационный передоз такой силы, что заброшены, а в скором времени будут удалены, все профайлы из всех социальных сетей, стёрты все координаты  скайпа и почты в любых открытых источниках. Посторонней коммуникации почти не происходит. Остались 20 ближайших друзей, на этом мой круг исчерпывается. Мне интересно, что с ними происходит, как они эволюционируют. Мне интересно, как изменилось лицо у человека, которого я не видела 5 лет, как на него повлияло то, что у него родился ребёнок. Что он теперь думает о том, что он мне тогда говорил.  Пытаться дружить со всеми очень изнурительно. В 17 лет мне хотелось, чтобы любили все, обаять за столом нужно было всех, чтобы все решили, что я прелесть. Я не уходила, пока не добивалась своей цели. Сейчас можно сидеть всю вечеринку и молчать. Это очень большое приобретение. В жизни у меня почти нет подруг, все такие свои чуваки в доску. Я обычно появляюсь в компании пятерых взрослых мужиков, которые ругаются через слово, берут гитару и начинают джемовать.

Это абсолютно естественный процесс. В нем не так уж много трагичного, как кажется. На самом деле, мир начинается с хорошего плинтуса. Просто в 30 лет тебе становится понятно, что бегать и кричать: "Люди, проснитесь! Что вы делаете? Вспомните о  душе! Вы же смертны!", - это куда менее эффективно, чем просто взять и устроить себе, наконец, идеальный дом. Взять, наконец, и прекратить бухать, заняться собственным здоровьем. Этим ты  больше сделаешь  для мира. Конечно, все проходит. Все в 17 панкуют,  пробуют первые наркотики в желании каким-то образом вскрыть этот кусок реальности, выйти куда-то ещё, где не так плохо и страшно.

хвала отчаявшимся. если бы не мы,
то кто бы здесь работал на контрасте.
пока живые избегают тьмы,
дерутся, задыхаются от страсти,
рожают новых и берут взаймы,
мы городские сумрачные власти.
любимые наместники зимы.

Ты тоже тогда попробовала?

Я попробовала гораздо позже и не по этой причине. По этой причине, мне кажется, глупо пробовать, потому что потом ты возвращаешься назад, и становится только хуже. Ну, попробовать – это тоже такой инструмент своеобразный освоения реальности. Например, люди под ЛСД испытывают то же, что в состоянии сильнейшей влюбленности. Мир прибавляет контрастности, яркости, глубины, музыки, движения в разы.
Откуда взялся цикл "Короткий метр" про вымышленных героев: Пайпер Боул, Бернарда и Эстер….
Я люблю короткометражки, это был период моей большой влюбленности в человека, который снимал короткометражки. Мне всегда было интересно поработать с сюжетами, потому что большие сюжеты мне не даются, я человек короткого дыхания. Мне никогда не удавалось написать что-то, что содержало бы больше трёх страниц. Дальше начинается растекание мыслью по древу и лирические отступления. Идеальный жанр для меня - когда видно всю историю за 4-7 строф. Я потихоньку этот цикл дописываю и дописываю.  Он может выйти и отдельной книгой, когда накопится стихотворений 50, но нужно придумать какое-то концептуальное решение, очень красивое, правильное.

что до Пайпер Боул – этот мальчик её не старит.
Пайпер мнится – она с ним все ещё наверстает.
Пайпер ждёт, когда снег растает,
слушает, как внутри у неё гудение нарастает,
Пайпер замужем, но когда-нибудь перестанет –
и поэтому копит на чёрный день: день, когда её все оставят.

У героев этих стихотворений есть реальные прототипы?

Конечно, часть из них реальные люди, даже не собирательные образы. Говард Кнолл, например, и его папа – документальные персонажи. Бернард это я, Пайпер Боул – это я, Джеффри Тейтум это я. Шику – вообще реальное имя, этот человек  действительно существует. И Тара Дьюли – это я. Так же, как и Маджид, умирающий в палате от рака.

Да. Есть давняя идея издать "Мелкий жемчуг", мне много раз это предлагали. Часть персонажей, собранных в "мелком жемчуге" за эти 5 лет уже…  Вот одного, например, сегодня не стало, одного из постоянных участников этой рубрики.  Что касается прозы, у меня была давняя мечта написать книгу из 11 коротких новелл, как Цвейг. 11 – хорошее число, не успеет навязнуть на зубах. Я уже начала, они лежат в набросках. Просто пока, по-видимому, у меня оперативная память перегружена чем-то другим.

Об этом я как раз хотела спросить, ты играешь в театре, снимаешься в музыкальных клипах, в кино "и ещё кружок по фото"…  Ты не боишься во всем этом растерять главное?

Что потерять? То, что мне и так свойственно?  На стихах невозможно концентрироваться, ты либо их пишешь, либо нет. Пишешь их в любом случае, даже если работаешь по 12 часов в сутки  и пишешь их где-нибудь в углу музея под картиной Краснопевцева,  с похмелюги. Они тебя не покинут, хоть живи ты на необитаемом острове и высекай это ножичком на камнях. Или паши ты как вол с гарнитурой в ухе по 20 часов в разных городах мира. Из этого нельзя сделать профессию, это также тебе свойственно, как цвет глаз. Одного поэта спросили об этом, и он очень удивился: "Как это? Работать поэтом? А что же делать остальные 23 часа в сутки?" Остальные 23 часа в сутки я что-то делаю. Это не работа, я не люблю само слово "работа", оно убивает последнюю нежность по отношению к деятельности , которой занимаешься. Это всё невозможно любимые вещи. Уже сейчас не могу представить себя без театра, я 2 года играю свой проект "Общество анонимных художников" в Театре.doc. С театром "Практика" у нас любовь, там проходят мои поэтические спектакли, это самая продвинутая, живая, нефальшивая площадка в Москве. И в кино я снялась, мы сделали проект короткометражный "Невеста". Это был очень счастливый опыт. Меня позвали на главную роль – девушки мечты главного героя-гопника, который что-то пытается придумать со своей жизнью. А я приехала на сутки в город на машине, такая девочка наивная, которая ищет острых ощущений в жизни. И он её пытается отбить от своих же, спасает ей жизнь, оказывается раненым. Невероятно счастливые съёмки, дурацкие, смешные, по 12 часов смены, которых ты не замечаешь, летаешь каждую сцену как расхитительница гробниц. Режиссер и сценарист  – Ольга Ларионова.  Мы поехали, у меня был прекрасный партнер, Саша Киселев, с которым мы дико подружились.  Мне 24 года, и всё детство я мечтала обо всем об этом, о том, что сейчас со мной происходит. Мне хотелось кино, мне хотелось выступать в клубах, ездить с гастролями по своей прекрасной стране и по некоторым сопредельным, мне хотелось дружить с музыкантами, которых я слушала тогда, и проходить к ним на концерты по спискам. Всё это со мной происходит, и если не радоваться этому, то зачем тогда вообще всё. Учиться принимать собственные мечты во всем их великолепии и блеске – ещё одно большое искусство.

Все что сбыться могло, сбылось. А что дальше?

Чем дальше, тем труднее. В 15 ты мечтаешь о том, что можно потрогать, вот так говорить, такие деньги иметь, вот эти полмира объездить.  В 15 всё очень материально.  Теперь я мечтаю о вещах, которые ничем не измеряются, кроме внутреннего ощущения. У меня непременно будет сын когда-нибудь, хочется, чтоб он был прекрасен. Ещё мне хочется выработать некоторую точку равновесия внутри себя. Когда ты приезжаешь в Индию, она очень ощущается. Если очень общо, то это такое коренное, глубинное ощущение о том, что всё правильно, то, что в мире происходит, и то, что с тобой происходит. Здесь у нас очень искорежена оптика, все очень искажено, поэтому нами очень легко манипулировать при помощи информационных потоков.

Делай, что должен, и не жди ничего взамен.  Это же город самолюбий. Тут требуют плату раньше, чем что-нибудь произведут, просто за факт репутации. Такая глупость.

Делай, что должен, и не жди ничего взамен.  Это же город самолюбий.

Надо делать очень много. А в Москве иногда всем хочется не делать, а долго и подробно рассуждать, почему этого сделать невозможно.

Ты не любишь Москву?

Любишь ли ты свою правую руку или не любишь? Я родилась здесь, в трех домах отсюда, на Малой Бронной, 16. Этот город не вырезать из меня уже ни при каких обстоятельствах. Только вместе с жизнью. Меня все эти смешные разговоры про патриотизм раздражают: куда бы ты ни уехал, даже в Папуа Новую Гвинею, ты будешь оставаться человеком, родившимся в Москве. Это закатано в твой ДНК, его не перекроить. Мой ли это город? Быть в этом городе хотелось бы  4 месяца из года. В мире глобальных коммуникаций очень трудно эмигрировать куда-нибудь, ты не выезжаешь из этого контекста никогда, продолжаешь в нем вертеться и посредством ЖЖ, и посредством почты и телефона. Уже нет такого налёта фатальности, который носила эмиграция еще 20 лет назад, когда люди уезжали, прощаясь со всем городом, и больше от них ни слуху, ни духу никогда не было.

Ты считаешь, что глобальные коммуникации – это хорошо?

Безусловно. Мир вообще движется к лучшему, каким бы страшным он ни выглядел.  Перестали детей маленьких казнить, в жертву приносить, перестали людей сжигать на площадях, перестали умирать  городами от эпидемий, или от старости в 33, потому, что считалось, что 33 – уже старость глубокая. Стали друг друга слушать, изобрели психологию, поняли, что всё самое главное у человека в голове происходит. Стали трепетнее к детству относиться, лучше научились лечить людей. Теперь можно ездить  по всему миру. Изобрели транспорт, который сильно сокращает время и расходы. Глобально, мне кажется, всё к лучшему идёт, несмотря на визги и вопли всех прочих.

То есть информационный шквал, который обрушивается на человека сегодня, тебя вообще никак не напрягает?

Это же фильтруется. Тебя не напрягает поток электронов вокруг? Молекулы не бьются в тебя? Если не знать меры, можно с ума сойти, но всё контролируется. Люди просто не представляют, насколько всё в мире контролируется их головой: их бытие, болезни, которые с ними происходят. Насколько события в человеческой жизни управляются вот этой коробочкой. Поэтому я и моя мама живем в разных государствах. Потому что я знаю, как на самом деле, а она нет.  Она верит тому, что видит по Первому каналу, поэтому иногда мы встречаемся за кухонным столом, как на границе миров. Я из своей комнаты прихожу, она – из своей.  Рассказывает мне, что в стране происходит, а я ей рассказываю, что всё это значит на самом деле. Очень  бывают познавательные и содержательные беседы.  При этом вся ее страна и моя страна – в головах у нас.  Нет ни у кого никакой общей страны.  У всех Россия разная. Моя мама, слава Богу, научилась понимать, что критерий достоверности – это как раз не то, что в новостях показали. Того, что в новостях показывают, не существует. Это машинка, которая моделирует тебя, чтобы ты так думала.

хвала Отчизне. Что бы без нее
мы знали о наркотиках и винах,
о холоде, дорогах, херувимах,
родителях и ценах на сырье.
отчаянье, плоди неуязвимых.
мы доблестное воинство твое.

Это было дико интересно, я бы не уходила оттуда, если бы его не закрыли потом. Когда я ушла, его ещё пока не закрывали, но я что-то типа хотела продемонстрировать.  Я написала заявление об увольнении, а они подписали его без слов, поэтому пришлось уйти. Но это было гениальное время, и я нежнейшие воспоминания о нём храню. Представьте, вы сидите в зале, где тысячи произведений современного искусства, от очень традиционных пейзажей до какой-нибудь теннисистки Олега Кулика, подвешенной под потолком, она замахивается ракеткой, вся в крупных пластмассовых каплях пота. Безумие абсолютное. Или фотографии Владика Монро в костюме какого-то гоблина.  Всё против правил, коллектив состоял из 6 человек, где у всех такая любовь-ненависть друг к другу. Дивной красоты Мотя Петракова, модель;  завсегдатай "Солянки", в ботильонах от Марка Джейкобса, такой гопник в качестве директора, Генри Морган, при этом фотограф гениальный. И барин, Игорь Маркин, который приходит, как во владение, всех проведать, каждый раз с новой девушкой. Это мифология внутренняя. Моя работа заключалась в том, чтобы ездить в Москве по выставкам, фотографировать экспонаты и писать потом рецензии об этом, вешать на сайт. Всё, что угодно, лишь бы тебе нравилось, открываешь афишу с утра и едешь, в выборе жанра я была совершенно не ограничена, поскольку писала для сайта. Никаких цензоров: пишешь и выкладываешь. Чтобы вечером барину было, что почитать на ночь. Это его сайт и его музей. Это были счастливейшие полгода, очень многому меня научившие. Тогда для меня это был такой утренник в сумасшедшем доме. По свободе и насыщенности атмосферы места такого больше не было в Москве, там писалось отлично, как раз работа моя пришлась на начало большого романа. Я из музея со спортивной сумкой сбегала в Киев на выходные и возвращалась утром прямо на работу, не заезжая домой. Безумное и прекрасное время, мне было 20 лет, у меня книжка вышла первая, "Непоэмание", и мы там её презентацию устроили.

Раньше ты о личном очень много писала в ЖЖ, потом это резко прекратилось…

Человек, в которого я была влюблена тогда, в самом начале наших странных и только недавно закончившихся отношений позвонил мне, и сказал: "У меня было только одно условие: чтобы я не всплывал ни в каких текстах. Первое, что ты сделала, вернувшись домой, - написала текст, из которого очевидно, что ты была в Киеве не одна. Общение придется прекратить". Сказать, что это был удар с ноги в печень – не сказать ничего. Я удалила ЖЖ, его не было месяц, потому что легче было удалить ЖЖ, чем не писать туда о нём. Такого не было со мной никогда. Дальше стало приходить понимание, что о части вещей никто не должен знать. Это был первый человек, который смог до меня это донести, что громкое говорение о том, что с тобой происходит, разрушает магию того, что с тобой происходит. Про этого человека написано в ЖЖ около 100 постов, из которых в public лежит 7, не значащих ничего. Писем 20 штук неотправленных по 10 экранов, стихи неопубликованные, "Бернард и Эстер", "Джеффри Тейтум" про него….

Это не Дзе, которому посвящено 24 стиха, про которого было так много постов с фотографиями?

Нет, Дзе был раньше, в 2007. Мы до сих пор дружим, он появляется время от времени. Он женат теперь. ЖЖ не отражает жизни, не стоит обольщаться на этот счет. Вчера я на улице встретила человека, который был главным 5 лет моей жизни, с 14 до 19, потом он женился и усилием воли прекратил со мной общаться, мы не виделись 5 лет. Сказать, что это эпохальное событие – ничего не сказать, карма такая. Про этого человека, например, вообще нет ничего в ЖЖ, кроме стишка: "Если ты про мать, редко видимся  к радости обоюдной…" Все, ни одна живая душа не предположит, что из 2600 постов этот один какой-то важный для меня.  Все спрятано. Про кого-то действительно важного нельзя написать, не сломав жизнь ему, себе и многим другим. Поскольку меня читают 17 тысяч человек, это могут быть его начальники, подчиненные, бывшие и будущие девушки, бывшие и будущие тёщи, его дети, его коллеги в разных странах, зачем делать так, чтобы и они тоже все об этом знали. Дзе просто не возражал против того, чтобы быть воспеваемым, мог меня встретить в баре и сказать: "Пора написать про меня что-нибудь прозой". Поэтому он был такой официальной музой, про него больше всего знают все остальные. Другие люди, которые резко возражали, чтобы их имя, а тем более изображение, появлялось в сети, не появлялись в моём ЖЖ. Дзе просто такой красавец, тогда еще он сам себя любил фотографировать, автопортреты свои делал прекрасные.

Могу показать тебе. – Показывает тетрадку, в которой стихи сплошным текстом покрывают страницу за страницей, с минимальными исправлениями, аккуратным круглым почерком, как будто написанные под чью-то диктовку. Так мы до эпохи всеобщей компьютеризации писали на первом курсе рефераты, крупно и разборчиво. – Чаще так.

То есть, у тебя в голове мгновенно возникает идея, её развитие и форма ее выражения?

Не всегда. Сейчас, например, одно стихотворение вертится у меня в голове уже 4 месяца в разных городах, я уже 3 других написала. Всё очень по-разному. Можно сесть просто и ниоткуда, не придумывая до этого ничего,  за 2 часа написать стих целиком.  А можно месяц писать по строчке, и он будет собираться, срастаться из воздуха, как сахарная вата.  Очень люблю это состояние.

Был момент, когда ты выключила комментарии в своём ЖЖ. Тебя ранят негативные отзывы?

За семь лет в ЖЖ я по статистике получила около 60 000 комментариев. В принципе, сообщить мне что-нибудь обо мне такое, чего я о себе ещё не знаю, очень сложно. За 60 000 перебраны все возможные варианты как оскорблений, так и похвал. Меня не столько ранят чьи-то оскорбления, сколько напрягает гул неадекватности в собственном журнале. Ощущение такое, словно в твоём доме постоянно какое-то количество незнакомых тебе людей, и все они требуют какого-то намеренного взаимодействия с тобой. Заходят, распахивают двери, и с ходу начинают рассказывать тебе, что ты говно бездарное, толстожопое ничтожество. Или наоборот, распахивается дверь, незнакомый человек бросается вдруг тебя целовать, падать на колени и говорить: "Ах!" Поэтому в какой-то момент я себя спросила: "Так ли мне важно, что скажут эти люди?" Нет. Я уже всем все доказала, так или иначе. Я бы, наверное, больше любила людей, если бы они не трогали меня. Сначала комментарии были совсем отключены, но когда выключено всё, создается такое ощущение, что сам с собой разговариваешь в пустой комнате.  Не понятно, услышали тебя или нет. Я оставила комментарии для друзей, и они иногда мне пишут всякие глупости туда. А другие люди обижаются, мне до сих пор приходят  личные сообщения типа: "Как вы могли?! Затыкать рот вашим читателям…" Люди почему-то считают, что это ты им обязан, что они тебя зафрендили, ты им обязан писать регулярно, писать хорошо и внимательно прислушиваться к тому, что они скажут, и добавлять их в друзья по первому требованию. Ты ведь для них пишешь, они твоя аудитория. Меня всегда это шокирует, ставит в тупик, я не знаю, что отвечать. "Как вы могли удалить свой журнал? Что вы себе позволяете?! Вам доверяли!"

Она вообще непредсказуемая. Это могут быть преподаватели провинциальных университетов, молодые панки. Это могут быть девочки из юридической академии и пожилые грустные критики из толстых журналов. Люди поразительные и совершенно несовместимые. Главные редактора глянцевых журналов, живущие на Кутузовском проспекте,  14-летние школьницы из Подольска. Это те, кто отважился ко мне подойти на последних пяти выступлениях.  Аудитория прекрасная, не перестает меня умилять. Очень не завидую тем людям, которые в определенный момент идут вразрез с собственной аудиторией, начинают её не любить. Моя аудитория мне очень нравится.

Самое тяжёлое время в твоей жизни?

Ничего не приходит в голову. Лет в 12, когда ты угрожал домашним, писал углём на стенах проклятья, и пытался выброситься из окна. Никто не помнит уже, почему это  было, и об этом даже я могу уже говорить с определенной мерой спекуляции. Страшный  был период, когда пару лет назад, летом,  я узнала, что произошло некоторое предательство, а человек, который его совершил, очень мило и непринужденно продолжал со мной общаться. Он был самым дорогим для меня человеком на тот момент, и я усилием воли прекратила эти отношения,  уехала в деревню, коротко постригла волосы, а в деревне пришло сообщение, что Игорь умер – у меня был такой друг, который болел раком – я не успела до него доехать.  Потом я вернулась домой и уехала в Сингапур, стало лучше,  была осень, посвященная путешествиям, и я не успевала жалеть себя. Но тогда ощущение было чудовищное, как будто я постарела лет на 15, ничего не хочется, в дурдомах буйным больным колют препараты, которые  снимают пики всех проявлений, им больше не может быть очень хорошо, как и не может быть очень плохо. Это самый ад, это одно и то же болото, ничего не происходит, ты ничего не чувствуешь. Кто-то уехал, кто-то умер, кто-то позвонил,  а ты сидишь, и ничего не можешь почувствовать, ты выбираешь каждый раз из списка возможную реакцию на это. Обработал – грустная новость – расстроиться надо – "как жаль" – посочувствовал. Это был ад реальный, и я со свойственной мне катастрофичностью сознания думала, что это навсегда. Слава богу, что нет.

когда ты вырастешь - в нью-йоркском кабаке
брюнеточка из творческой богемы
попросит расписаться на руке
и даже скажет, путая фонемы,
пять слов на украинском языке -
мир вынырнет из своего пике -
и даже дети выучат поэмы
о Вере и Красивом Мудаке -
я распечатаю четыре кадра, где мы
сидим на пристани вдвоем, и вдалеке
очерчен центр солнечной системы.
повешу в комнате и сдохну налегке.
да, от меня всегда одни проблемы.

Текст: Эльвира Тарноградская